Алина Скребунова: меня задержали незаконно

18 июля закончились 15 суток административного ареста, назначенные Алине Скребуновой. Девушка была задержана во время массовых гуляний 3 июля мужчиной в штатском и доставлена в Ленинский РОВД г. Могилёва. О том, как именно происходило задержание, что было на суде и как с заключённой обращались в ИВС, Алина рассказала порталу 222.by.

- Задержали меня, конечно, очень неожиданно: на улице, где проходили санкционированные горисполкомом мероприятия, посвящённые Дню города и Дню Независимости. Я фотографировала эти мероприятия, когда меня задержали. Со мной была моя одногруппница. К нам обеим подошли здоровенные мужчины в штатском, мне заломали руку за спину. Я растерялась и не попросила предъявить документы, а сами они их, естественно, не предъявили. Мне сказали: «Сейчас я твою руку сломаю», - конечно, какое в такой ситуации может быть сопротивление. Меня развернули и повели в пазик, где ждали люди в штатском, готовые меня принять.
Я думаю, что меня взяли за то, что я фотографировала, в пазике вместе со мной было 12 задержанных, из них 6 с фото- или видеотехникой, в том числе аккредитованные журналисты.

- Расскажи, как проходил суд.
- На суде свидетелем у меня выступал именно тот человек, который меня и задерживал, – Кирилл Хилькевич, в то время как у многих задержанных в тот день свидетелями выступали люди, которых они видели впервые.
Мой свидетель Кирилл Хилькевич ужасно путался в показаниях. Описал не ту одежду, в которой я была при задержании. Сказал, что я вырывалась, падала на землю, а главное, порвала рукав его формы – за оказание сопротивления сотруднику правопорядка, которое якобы имело место быть, мне прибавили ещё одну статью – 23.4. Есть видеозаписи и материалы фотосъёмки, которые подтверждают, что он был в штатской одежде. Есть люди, которые видели, как меня задерживали, и что сопротивления я не оказывала, не говоря уже о том, что правила задержания были нарушены – никто не предъявлял мне никаких документов. Из-за постоянной путаницы в его показаниях итоговое постановление судьи о моём аресте содержало в себе множество очевидных оплошностей. В протоколе, выданном мне судьёй Ленинского района Ратниковой Оксаной Евгеньевной, в итоге оказалось сразу два места задержания: Ленинская, 49 (около кинотеатра «Родина») и через несколько абзацев – Ленинская, 26 (в районе Пожарного переулка). Вот Хилькевича я ещё могу понять: когда врёшь – оно всегда забывается, но судья, выходит, не читала то, что сама же и написала мне в протоколе, – иначе откуда такие оплошности? Ошибки в протоколе и то, что я была задержана мало того, что незаконно, так ещё и без соблюдения порядка задержания – всё это стало причиной того, что я подала жалобу в Областной суд на решение судьи Ленинского района. Мою жалобу отклонили, административное дело оставили неизменным - таков был вердикт рассматривавшего мою жалобу судьи Королёва Сергея Алексеевича.

Причём мне уже дважды отказали в праве пригласить свидетеля в суд: сперва в Ленинском суде, а потом - и в областном. Если Ратникова аргументировала это тем, что заявленный мной свидетель представляет лицо, против которого также ведётся административный процесс, (в качестве свидетеля я вызывала девушку, которая тоже была задержана 3 июля, и видела, как проходило моё задержание), то Королёв просто отказался заслушать показания свидетеля без объяснения причин.

- Как ты отреагировала, когда узнала, что тебе назначили 15 суток?
- Если честно, я сразу поняла, что мне дадут больше всех. Потому что, когда меня «пробили» по компьютеру, сотрудник милиции сразу же откинулся на спинку стула: «Ах, она какая». То есть если до этого мне говорили: да не волнуйся, сейчас тебя отпустят домой, ты же девочка. А когда пробили по базе, то начали меня предводителем называть. Сделали из меня просто какого-то лидера движения. Я уже подвергалась административному аресту после событий 19 декабря, поэтому сейчас у меня статья была с отягчающими обстоятельствами – 23.34 ч.3. Имея опыт «отсидки» в Минске, я очень хорошо понимала, что лучше было бы, если бы мне дали штраф. Я обратилась с этой просьбой к судье: в своём последнем слове попросила её заменить арест штрафом, указав, что считаю процесс политическим и догадываюсь, что судья не станет из-за меня рисковать своей работой. Но штраф назначают только тем, кто имеет трудовую книжку, например. И если судья не уверен, что человек сможет заплатить штраф, то ему назначают арест. Я вышла в коридор – там была группа поддержки. К нам подходили друзья и знакомые других задержанных. Успокаивали меня, но от этого было только хуже, они все шли на меня с протянутыми руками и говорили «держись» - вот этого-то я и не выдержала, разревелась. Ещё в суде от «группы поддержки» я получила еду и первые пакеты с вещами.

- Какие условия были в тюрьме?
- Меня возмутило, что моим родителям не сообщили где я: они искали меня в Минске на Окрестина. Разве не предусмотрено системой ставить в известность близких родственников заключённых? Никаких звонков, ничего подобного, моим родителям не поступало. Они ездили искать меня в Минск, потому что не знали, где я нахожусь.

В начале своего заключения я сидела с другой девочкой, также задержанной 3 июля, но когда я начала жаловаться на условия, меня перевели к обычным заключённым – контингент ещё тот. На что я жаловалась? Нам негде было мыться: в тюрьме нет душа. Нас повезли мыться в другое место: оно находится на Лазаренко где-то между МЧС и поликлиникой. Нам сказали, что это место для малоимущего населения. То есть кто туда ходит: те, у кого нет воды дома, или те, у кого элементарно нет дома? Вода там была не горячая, и даже не тёплая – летняя. Я отказалась там мыться. В камере был умывальник, я решила, что помоюсь лучше там. Переселение я расценила следующим образом: «Тебе не нравится мыться с бомжами? Значит, будешь сидеть с бомжами».

Когда меня перевели в другую камеру, я объявила голодовку. На тот момент мне казалось, что это единственный способ, которым я могу добиться чего-то. Я официально заявила руководству ИВС, что буду голодать до тех пор, пока мне не заменят административный арест штрафом.

Если человек голодает, то он должен обязательно пить достаточно жидкости, а в тюрьме были запрещены передачи соков и воды. А сколько питья дают в ИВС? Утром это полкружки чая - 250 мл, в обед – кисель (250 мл). На ужин нам питьё не давали. На мой вопрос «Что же мне пить?» мне сказали: «Пей воду из-под крана». На третьи сутки у меня начала кружиться голова, появились звёздочки в глазах, я очень плохо себя чувствовала. В общем, пришёл конец моей голодовки.

Утром каждого дня нас выводили на осмотр – все наши вещи досматривали. Это делали мужчины в коридоре: они доставали моё нижнее бельё, проводили по нему металлоискателем. После приходила женщина-милиционер. Уводила нас в отдельную комнату и там нас снова досматривали. Нас заставляли раздеваться до гола, ставили лицом к стене, заставляли ставить ноги на ширину плеч: «Нет, недостаточно широко, ещё шире расставь ноги». Для меня это всё было унизительно. Я не понимаю, почему осмотр проводится сначала мужчинами, которые копаются в моём белье, а потом то же самое делается женщиной. Не проще было бы один раз провести этот осмотр?

Отношение к заключенным было разным. Один из охранников вечно «рычал» на всех, первые дни при сопровождении грубо подталкивал меня, хотя я хожу не медленно, на вопрос «куда мы идём?» не отвечал. В следующую смену нам в окошко, через которое подают еду, просто бросили хлеб, он покатился по полу – что это было, я не знаю. Когда я голодала, один дежурный наливал мне полную кружку киселя – это конечно не много, но на фоне остальных выглядело более-менее по-человечески…

В свободное время я читала – там есть библиотека. Также нам передавали прессу, т.е. я была относительно в курсе того, что происходило эти две недели в Беларуси и в Могилёве. Что действительно напрягало, так это Первый канал белорусского радио. Его врубали в 6.00, когда был подъём, и вырубали в 22.00, когда был отбой, с 14.00 до 15.00 - перерыв. На протяжении недели там рассказывали одни и те же новости: о стабильности и процветании в стране.

- Когда ты вышла, ты первым делом что сделала?
- Самое первое желание было – связаться с людьми, которые эти 15 дней не знали, где я, рассказать им, куда я пропала и что со мной всё в порядке, успокоить всех, кто волновался обо мне. Я очень ждала этого дня – 18 июля: составила список того, что я сделаю, когда выйду. Меня встречало очень много людей, знакомых и незнакомых. Это было очень приятно. Но было и немного страшно, потому что 15 дней я не видела зеркала – для девушки это всё-таки важно.

- Ты будешь участвовать в акциях молчаливого протеста?
- Перед каждой средой я испытываю шок: чего только не предлагают организаторы акций молчаливых протестов – мне это кажется смешным и наивным – но как журналист я просто не могу упустить из вида события, которые вызывают резонанс у всей страны и за её пределами, поэтому посещала молчаливые среды. Несмотря на это, на акцию в первую среду после моих 15 суток я не пошла. Я не боюсь противозаконных действий «сотрудников правопорядка», не боюсь быть схваченной, мне просто противно сидеть ни за что. Будет нормальная акция со здравомыслящими организаторами – буду и я, но когда предлагают потанцевать, взяться за руки, водить хороводы, а ещё лучше – пойти в места большего скопления людей, чтобы потом люди в штатском похватали вообще ни коим боком не причастных – извините, это бред. Я считаю, акция уже умерла, формат её загнулся – это отлично видно: эти тысячи и сотни, про которых писали ранее, превратились в десятки в лучшем случае.