Евгений Корняг: Хочу быть ближе к зрителю!

Евгений Корняг - CAFE "Поглощение". Вот и случилось! И если на прошлом форуме со спектакля по МакДонаху ушла половина зала, а оставшиеся дружно восхищались спектаклем, то в этот раз окончания постановки не дождалось многоуважаемое жюри. А в это время зрители все также поддерживали отчаянного режиссера. Поэтому попробуем у него узнать: «Закончился ли театр?»

Спектакль в прямом смысле слова потрясающий. Как у вас получилось сделать такое?

Я сам не представлял, пока не сделал. Вообще премьера «Кафе «Поглощение» была 6 февраля 2009 года, она вышла совершенно другая. Меня тянет к зрителю, хоть убейте, тянет. И я не понимаю, почему я должен сражаться с кино по законам кино… Если я могу подойти к человеку, любая его реакция – обращаешь на это внимание.
И мы начали искать, начали пробовать: множество театральных штук не смотрится, построение психологического характера, то есть психология персонажей, не смотрится. Теряется. Уходит свет, уходит музыка. Здесь ведь не так, как в театре, когда внимание зрителя направлено в одну сторону, поэтому разрабатывают эти законы перформанса. А так как мне их никто не преподавал, приходилось учиться.
И первый спектакль был не то что неудачный, все равно это эксперимент, а он неудачен в любом случае, особенно кардинальный. Мне кажется, это очень смелый эксперимент. И вот, назло врагам, на радость маме… Просто получилась такая вещь, что первое «Кафе» было не доделано. И не то, чтобы я сидел год и думал, там были уже и другие проекты, но оно сидело во мне, потому что идея мне безумно нравится. Спектакль этот мне нравится – спектакль, перформанс, действие, шоу, как угодно, я не обижусь, как это назовут. Я решил все-таки восстановить, доделать, дотянуть, подвязать.
И мне понравилась безумно премьера: она была у нас 16 марта, то есть несколько дней назад. Я понимаю, что здесь есть какие-то «дыры», «провисы», которые мне безумно нравятся. Это на сцене должно быть все отстроено. И то же самое, когда ко мне подходили критики, еще в Минске, и говорили мне замечания, я все выслушал и отмел 99,9 процентов… Потому что «нам неудобно смотреть», «нам неудобно это…» – дома удобно перед телевизором! Они мне начали называть ошибки по театральным меркам, по сценическим … А здесь нет сцены, здесь другие законы, здесь, действительно, пришлось очень много «переворачивать».

То есть это не театр получается или просто это не меряется театральными мерками?

Когда вышло первое «Кафе «Поглощение», было написано: «Кафе «Поглощение» – с театром покончено! Но все равно понимаешь, что здесь присутствует очень много театральных штук – и эта пафосная фраза больше не пишется. Здесь все равно есть театральные какие-то законы…

Но вы ведь не ставили этот спектакль, например, на малой сцене театра, а все-таки – в клубе?

Просто во всех своих спектаклях я пытаюсь «вырваться». Почти во всех спектаклях есть выход актера со сцены. И это смотрится немножко искусственно, потому что там есть их «среда обитания», а здесь – совершенно безатмосферное месиво людей. А так как в Беларуси нет альтернативных площадок, где можно зрителя посадить так, зрителя посадить сяк, свет направить оттуда, оттуда… Нет этого. Есть зритель, есть сцена. И поэтому пришел этот проект в голову, чтобы быть ближе к зрителю. Просто многие подумали, что это ночной клуб, что это про клабберов. Почему? Это просто яркая форма. Где эти девушки, эти персонажи, могли встретиться? И у меня получилось, что они встретились на дискотеке, для меня показалась эта идея самой удачной.
И мы показываемся в ночных клубах еще и потому, что я не люблю декорации: зачем делать антураж? «А так в ночном клубе бы не сделали», «а этого в ночном клубе не было бы»… У меня идеальнейшие декорации!
Сложность в том, что, например, здесь не очень удобная площадка, слишком много людей, галимые столбы мешают… Я когда приехал сюда смотреть за пять дней до показа площадку, я сел посреди танцпола и чуть не начал плакать: я не знал, как мы покажемся. Но все равно этот спектакль нельзя показывать на сцене: он делался для ночного клуба, мне нравится атнураж ночного клуба именно для этого перформанса.

Вы сценарий сами писали?

Да. Сначала я простраивал полностью все, что происходит в «Кафе «Поглощении»: куда, что, откуда… кто сходит с ума, кто раздирает себе лицо… Потом потребовались монологи. И я целый месяц сидел в интернете и рыл материалы, я прочел все женские сайты, я прочел, как удовлетворить мужчину сорок раз (я уже это знаю, только, жалко, не пригодится). И потом, есть Александр Казело, он сегодня был в спектакле как бы «ведущий», это будущее белорусской драматургии… И я ему отдал весь этот материал – он написал все, кроме «Я ненавижу детей», «Морщин», и монолога третьей девочки, которая покончила жизнь самоубийством, суицидницы. А вообще это все – реальные записки реальных людей.
Текст чайлд-фришницы, например… Это новое направление, оно пришло с Европы, в Беларуси даже слова пока названия и не знают, но уже есть люди, которые к нему принадлежат. Child free – свободный от детей, люди на любых основаниях пытаются не иметь детей, стараются друг друга поддерживать. И их число растет, то есть если раньше общество могло на них надавить, то сейчас они объединяются, обретают силу – и скоро детей вообще рожать не будут. И даже есть белорусский сайт чайлд-фришников, почему мне и захотелось «вывести» это.

Но девушка ведь потом ходит «с ребеночком» на руках…

Все равно материнский инстинкт! И мне кажется, в человеке сидит животное. Почему я занимаюсь, например, пластикой, пластическим театром. Это ближе к животности, это уже не наиграешь. Словом человек научился пользоваться, телом еще нет. А тело более психологическая вещь. Например, я по пластике очень многое могу определить в человеке. Но пластика никогда не конкретная: то есть стул – это стул, ты представляешь себе стул – 10-15 видов… А если человек будет пытаться изобразить из себя стул, не говоря: вы будете думать -- унитаз, кресло, диван, ему плохо… И образы начинают разрастаться. Я не люблю заставлять зрителя думать о чем-то: делайте так либо вот так. Я очень много убрал именно таких прямых, лобовых вещей отсюда, чтобы осталось вот это поле «а для чего», «а зачем». Ради того, чтобы только вызвать мысль. Даже если мысль окажется: «Это полная х..ня, что вы сделали». Но была же мысль. Сейчас вырастает новое поколение, которое непонятно кто: воспитанное на всех этих советских фильмах, не наших фильмах, они хорошие, но это кино наших мам и бабушек. А нашей культуры нет. На нас постоянно наезжают, что мы отвратительны, мы ужасны, а сами они тоже трахались… Мне главное, чтобы зритель начал думать, даже если он скажет, что для него увиденное – херня. Чтобы начал соображать. Ведь спектакль, в основном, против масс-медии, которая травит мозги. Человек должен выбирать и должен соображать. И зритель должен доверять именно себе, не нуждаться в информации типа «а про что этот спектакль», «критику нужно почитать». А просто думать.

Вы делаете новый театр для нового поколения?

Я не назвал бы это «новым театром», это просто эксперимент, как в физике, химии, из этого может ничего не получиться. Но у меня есть такая надежда: кто-то из молодых режиссеров это увидит и будет немножко смелее…

А актеры у вас из одного театра?

Нет, там актеры из Купаловского театра, из русского театра, из ТЮЗа, есть телеведущая, есть режиссер один. Это такая сборная солянка. Просто я работал хореографом во многих театрах Минска, завел много друзей в числе тех, с которыми работал. И меня удивило то, что ни одна девушка не отказалась от роли. Конечно, когда рассказывается про простаты, про минеты – это сложно белорусскому актеру. То есть сложности были… но я ведь не вывел, что это все – современные герои. И «давайте будем жрать ЛСД, бухать, курить, травить себя диетами»… Но ведь это не высосанные из пальца проблемы!

Беседовала Алёна Сухан (Ежедневный молодежный Вестник M@rt.kontakta)
Фото Евгении Алефиренко